— Если вы хотели срезать розы, вам следовало бы взять с собой ножницы и корзину, — прервал он. — Если вы намереваетесь только их испортить, то, по крайней мере, не разбрасывайте лепестки куда попало, они выглядят неприглядно здесь, на дорожке.
Не думая, я разорвала цветок — темно-красные лепестки валялись вокруг меня. Когда я подняла голову, Клэр уходил к дому.
Я нагнулась подобрать упавшие лепестки. Он был прав: они выглядели безобразно на дорожке, словно какое-то маленькое существо истекло кровью до смерти. Но когда я нагнулась за лепестками, голова моя так закружилась, что мне пришлось выпрямиться. Я медленно пошла к дому, чтобы дать ему время уйти. Меня удивило, что он сам явился передать мне свое распоряжение. Встреча, должно быть, имела особое значение: обычно он присылал ко мне кого-нибудь из слуг.
Теперь мне придется отправиться верхом — иного выхода не было. Слишком часто меня обвиняли в том, что я намечаю и забываю выполнять свои планы.
Клэр заговорил о моих поездках верхом некоторое время назад. Тогда уже стало заметно изменение его отношения ко мне, и я отчаянно ухватилась за эту идею как средство — так мне думалось — сделать ему приятное. Когда мы отправились в конюшню, я прихрамывала так же сильно, как и в тот другой злополучный день, только теперь я не увидела сочувствия со стороны Клэра. Наоборот, он всячески старался скрыть свое отвращение к моим неуклюжим движениям.
Клэр ушел сразу же, увидев меня верхом на лошади. Перед этим он дал резкие указания конюху, тому самому юнцу со спутанными волосами, которого я уже видела. Его звали Том — единственное, что мне удалось вытянуть из него: его робость и невнятная речь затрудняли общение с ним. Однако с течением времени мне удалось преодолеть его робость, и мы объяснялись знаками и смехом. Том оказался веселым малым и находил мое неумение ездить верхом чрезвычайно забавным. Думаю, подобное отношение не было преднамеренным, что скрашивало немного это тяжкое испытание. В присутствии Клэра все было бы иначе.
Когда бы я ни выезжала, Том всегда был со мной. Ему было приказано сопровождать меня, когда я выезжала за пределы усадьбы: на болоте и пустошах, где было так мало ориентиров, заблудиться не составляло никакого труда. В плохую погоду трудно было представить более ужасное место, однако с течением времени я научилась ценить его своеобразную красоту. Окраска папоротников и вереска менялась от времени года: расстояние, тени и погода привносили незначительные изменения в их цветовую гамму, так что монотонные на первый взгляд коричневые, зеленые и красноватые тона напоминали огромный и замысловато сотканный ковер. Болота казались безграничными, и было приятно ощущать себя свободной вдали от гнетущей атмосферы дома и его хозяина.
Болота обладали еще одним достоинством. Толстая подушка из вереска смягчала удары при падениях, которых было не так уж мало, но я предпочитала не демонстрировать их перед холодным критическим взглядом Клэра. Том не был критиком. Едва я падала, он подбегал ко мне, ухмыляясь и посмеиваясь, и водружал меня обратно на лошадь до следующего падения.
Обычно я чувствовала себя бодрее после прогулки. В это утро было труднее, чем когда-либо, возвращаться обратно. Трубы дома вставали из-за горизонта, над ними нависала темная масса облаков, и дом представлялся островом тьмы среди моря солнца.
Мысль о беседе в библиотеке также не способствовала подъему моего настроения. Слезая с лошади возле конюшни, я увидела стоящие там незнакомые лошадь и коляску. То был наемный экипаж.
Стало быть, у нас был гость, — гость незнакомый, так как выезды соседей, приезжавших в поместье, были мне уже известны.
Я полагала увидеть визитера за завтраком, но мое любопытство не удовлетворилось так быстро. Я узнала, что завтрак подадут мне в комнату. Теперь такие распоряжения поступали от Клэра довольно часто под предлогом моего слабого здоровья. Предлог был явно надуманным: в последнее время я чувствовала и выглядела значительно лучше, и бедняжка миссис Эндрюс, передавая распоряжение барона в первый раз, покраснела от стыда. Теперь я привыкла к таким распоряжениям и даже испытывала облегчение быть одной, чем сидеть молча с человеком, избегавшим моего взгляда.
Я знала, что лучше не идти вниз, пока меня не позовут. Клэр прислал служанку, и, спускаясь по лестнице, я чувствовала, как сильно бьется мое сердце. Я не представляла, о чем пойдет речь, но обращение Клэр предполагало, что разговор не доставит мне удовольствия.
Клэр ждал меня в библиотеке, незнакомец находился здесь же. Он был тощ, как скелет, и одет в черный костюм, порыжевший от старости. Прилизанные черные волосы, гладкие и лоснящиеся, словно нарисованные, окаймляли его бледное лицо. Я никогда не встречала человека с такой непривлекательней внешностью, хотя он поклонился подобострастно, увидев меня. Клэр не представил меня.
— Я послал за вами, — сказал он мне, — потому что ваша подпись нужна на этом документе. Будьте добры поставить ваше имя вот здесь, если не возражаете.
Он вручил мне перо и показал, где расписаться.
Бумага представляла длинный лист, заполненный неразборчиво написанным текстом. Его трудно было прочитать, даже если бы рука Клэра не закрывала большую его часть.
Незнакомец издал слабый, сдавленный звук:
— Милорд, вы не забыли?..
— Что? — свирепо спросил Клэр. — Ах, я вспоминаю, вы сказали, два свидетеля. Экономка подойдет, я думаю?
— Любой, милорд, если он или она могут расписаться. Позвали миссис Эндрюс. По распоряжению Клэра она подошла к столу и встала так, чтобы видеть, как я ставлю подпись, и снова длинный белый палец Клэра вонзился указующе в лист.