Призрак Белой Дамы - Страница 31

Через несколько дней я начала томиться от скуки. Клэр не мог уделять мне много времени, у него были дела. Погода, казалось, не пугала его, вечерами он приходил ко мне румяный и улыбающийся. Действительно, его родной воздух был ему полезен. Я почти не узнавала надменного господина, каким он был в Лондоне, — он помолодел лет на десять.

Однажды, будучи в особенно веселом расположении духа, он снизошел до того, чтобы рассказать мне о своих владениях. Я была потрясена. Я представляла себе парк или луг, но и предположить не могла, что имение включает тысячи акров и целую деревню.

— А чем они занимаются? — спросила я с любопытством. — Люди, ну, те, что живут в деревне, и остальные. Они обрабатывают ваши земли?

Клэр улыбнулся. Он держал мою руку, поглаживая ее, как котенка.

— Я не фермер, — добродушно сказал он. — Ни почва, ни климат здесь не годятся для земледелия, а у меня нет ни времени, ни желания копаться в грязи, даже сдавая землю в аренду. Большинство жителей работают в другом месте.

— На фабриках?

У меня вырвалось это прежде, чем я успела подумать. Лицо Клэра потемнело.

— Во многих местах. Вам надо учиться контролировать свои мысли, Люси, и не задерживаться на вопросах, расстраивающих вас. Меня не касаются проблемы моих арендаторов, не думайте обо мне как о средневековом сеньоре. Вы что, видите меня с кнутом в руках, вытаптывающим всходы? Уверяю вас, коль скоро они вносят арендную плату, я не вмешиваюсь в их дела. И не хочу, чтобы они вмешивались в мои.

Мне вспомнились эти слова попозже вечером, когда я уже лежала, глядя на огонь. Я так долго бездельничала, что мне не спалось по ночам, и в долгие часы бодрствования в голову мне начали приходить мысли, каких не было раньше.

«Невежественна» — слово, чаще других приходившее мне на ум. Джонатан назвал меня невежественной, а его мать, больше из вежливости, сказала, что это поправимо. У мисс Плам я не считала себя невеждой. Я считалась блестящей ученицей. А сейчас я начала понимать, как же мало я, в сущности, знаю. Клэр разговаривает со мной, как с маленьким ребенком. Как я могла рассчитывать, что он будет принимать всерьез мои мнения, если они были результатом минутного впечатления, а не знания?

Но я смогу стать более образованной, смогу заставить Клэра считаться с моими чувствами и лучше ко мне относиться.

Воспоминание о детях преследовало меня. Я могла заставить себя забыть многое другое — грязную реку, отравленный воздух, заразные болезни. Но те детские лица стояли перед моими глазами, мешая спать.

Эти мысли крутились в моей голове постоянно, даже когда я думала о другом. Еще год назад я не обратила бы внимания на слова Анны, сказанные в случайно услышанном мною разговоре с другой служанкой. Она говорила о своем брате. Я немного научилась понимать местный диалект, и то, что я услышала, побудило меня к расспросам.

— Сколько у тебя братьев и сестер? — поинтересовалась я, когда она вошла в мою комнату.

— Шесть, миледи. — Она чуть-чуть замешкалась с ответом. Я никогда раньше не задавала ей личных вопросов, и она просто удивилась.

— Ты — самая старшая?

— Один из братьев старше.

— Это о нем ты разговаривала только что? — спросила я участливо. — У вас болен не младший брат?

Девушка покраснела.

— Я… я говорила о Дикки. Самом младшем.

— Сколько ему лет?

— Три, миледи.

Три года. Одному из детей на шахтах было три года.

— Что с ним? Что сказал доктор?

Она взглянула на меня так, что у меня щеки загорелись от стыда. Я должна была знать — люди ее класса не вызывают врача, когда больны.

— Мама сказала, что это тиф. В свое время она много ухаживала за больными. Она знает. Но ему не становится лучше.

— Ему нужна хорошая еда. — Я стала вспоминать свою болезнь. — Жирный бульон, мясо и вино… О! У вас же, наверное, не на что… Скажите миссис Эндрюс, чтобы она послала… нет, подождите, лучше попросите ее зайти сюда. Я ей сама скажу.

У нее сделалось такое лицо, как будто она рассердилась. Она молча выбежала из комнаты, и тогда я поняла, что она не сердилась, а с трудом сдерживала слезы и не хотела, чтобы я видела ее плачущей.

До прихода домоправительницы у меня было время подумать. Я довольно робко объяснила, что хочу послать маленькому брату Анны еду и лекарства. Домоправительница была слишком хорошо вышколена, чтобы показать свое отношение, но мне показалось, что я вижу какой-то проблеск в ее глазах, и сказала:

— Миссис Эндрюс, я… я не привыкла управлять хозяйством, и я вынуждена положиться на вас. Это хорошее дело? Его милость не рассердится?

— Его милость будет, без сомнения, доволен. Это будет первое дело христианского милосердия в этом доме с тех пор, как умерла мать его милости, упокой, Господи, ее душу. Потому что… — Она смолкла, глаза ее увлажнились. — Я не думаю критиковать его милость, миледи. Джентльмены не задумываются о таких вещах, я хочу сказать…

— Я понимаю.

— Благодарю вас, миледи. Я прослежу, чтобы ваши распоряжения были исполнены.

Несмотря на ее уверения, я слегка тревожилась по поводу реакции Клэра. Никто не назвал бы его бессердечным, и уж конечно не я, видевшая от него столько доброты. Но его замечания об арендаторах наводили на мысль, что его не волнует их благоденствие.

Я не считала, что миссис Эндрюс должна скрыть все от Клэра, она тоже так не думала. Должно быть, она поговорила с ним сразу по его возвращении в этот вечер, ибо это было первое, о чем он упомянул, увидев меня.

— Итак, вы взялись за добрые дела, — сказал он, улыбаясь.

— Вы не возражаете?

— Почему я должен возражать? Благотворительность — лучшее занятие для леди, но до известного предела.